Размышления в связи с телевизионным проектом «Отдел» Александра Архангельского

Основные персонажи фильма Архангельского – мои современники. Кто-то из них чуть старше меня, кто-то чуть моложе. С одними я вместе учился на одном факультете, на одном курсе и даже в одной группе, с другими был хорошо знаком и часто общался как лично, так и в профессиональном плане. Поэтому мое восприятие событий и лиц из того уже далекого времени несколько отличается от того, как они представлены в этом фильме.

Конечно, очень хорошо, что такой фильм вообще появился. Когда у нас говорят о шестидесятниках, о периоде так называемой «оттепели», то вспоминают обычно людей искусства — поэтов, писателей, актеров, режиссеров. Но были и другие шестидесятники из среды интеллектуалов, о которых широкая публика мало что знает, но без которых также нельзя понять то время и его место в нашей истории. Многие из них (не все, конечно) и стали героями фильма. Правда, из фильма не совсем ясно, кем они были по жизни, каков их личный вклад в развитие общественной и философской мысли того времени. На экране мы видим явно не глупых людей, что-то изрекающих по конкретному поводу (типа тезиса «истина выше народа», высказанного, правда, не в шестидесятые годы, а в период перестройки), о которых тепло вспоминают родственники и друзья. Но понять, что конкретно выделяло их из общей массы людей, профессионально работавших тогда на поприще философии и социальных наук, почему именно они оказались в фокусе внимания создателей фильма, довольно трудно. Несомненно, все они были талантливы и достаточно независимы в своих суждениях, но, видимо, не только это сделало их знаковыми фигурами для своего времени. Никто из них за редким исключением не был открытым противником социализма и марксизма. Вообще поколение шестидесятников, заявившее о себе в период оттепели, было поколением не антикоммунистов и антимарксистов, а антисталинистов. Чем же они могут быть интересны ныне живущим людям?

Неверно думать, что они составляли какую-то группу единомышленников, тесно спаянную между собой общностью взглядов и единством занятой ими общественной позиции. Это были очень разные люди — с разной судьбой, с разными взглядами и политическими ориентациями, порой резко конфликтовавшие друг с другом. И воспринимались они современниками по-разному. Каждый работал на своей площадке, у каждого была своя аудитория и свой круг общения, свои сторонники и противники. Фильм ставит их как бы в один ряд, уравнивает в праве называться интеллектуальной элитой того времени, но в действительности их влияние на умы сильно разнилось и по своей силе, и по своей значимости.

Лично для меня главной звездой философской оттепели стал Эвальд Ильенков. В послевоенной философии 50-60-х гг. Ильенков – пожалуй, самое популярное имя. На большинство из нас, учившихся в те годы на философском факультете МГУ и начинавших самостоятельную профессиональную жизнь, он оказал решающее влияние, во многом предопределившее выбор нами собственной позиции и места в существовавшем тогда философском сообществе. От него отталкивались и те, кто называл себя потом «ильенковцами», и те, кто в споре с ним искал иные пути своего философского развития. Нефилософской аудитории, мало знакомой с состоянием философского знания и образования к началу 50-х годов трудно объяснить тот ошеломляющий эффект, которым сопровождались первые же выступления Ильенкова в печати и на публичных лекциях. Именно ему мое поколение обязано осознанным разрывом с догматикой и схоластикой официальной философии, процветавшей в образовании и пропаганде и сложившейся еще в годы сталинизма. Помимо новизны своего подхода к пониманию предмета и задач философии Эвальд Васильевич увлекал молодежь способностью мыслить независимо и интеллектуально насыщенно, логически доказательно и эстетически выразительно, оставаясь при этом в традиции марксистской философии. Последнее, возможно, особенно воздействовало на наши умы.

Никакая история, как известно, не терпит пропусков и пробелов. Это относится и к истории философии, в частности, русской философии, в которой советский период, представленный в первую очередь школой русского марксизма, занимает, наряду с дореволюционной философией, свое особое и весьма значительное место. Практически все герои фильма вышли из этой школы, начинали как марксисты, хотя впоследствии их пути сильно разошлись. И то, что они сделали в философии, во многом определялось их связью с марксизмом или с теми направлениями классической философии, которые породили марксизм. Иное дело, что их марксизм имел мало общего с официальным марксизмом, сформировавшимся в годы сталинизма. И именно в этом я вижу основной вклад шестидесятников в развитие отечественной философской мысли, давший достаточно богатые плоды.

Для разоблачения несостоятельности официальной философии тот же Ильенков сделал больше, чем кто-либо другой, и, прежде всего, потому, что сохранял верность марксизму. Партийные идеологи потому и третировали его больше других. Он как бы объявил им бой на их собственной территории, оспаривал их право на эту территорию, что по тем временам было намного опаснее любой немарксистской крамолы. В отличие от некоторых к тому времени сохранившихся в живых крупных философских имен (например, Лосев), сформировавшихся вне марксизма и потому вынужденных в целях личной безопасности мимикрировать под него, демонстрируя свою идеологическую лояльность, Ильенков атаковал идеологическую власть в самом важном для нее пункте – в ее претензии на марксистскую непогрешимость. Он как бы говорил ей – именно в марксизме, в его философии ты ничего не смыслишь и не понимаешь. А что могло быть болезненней для нее, претендующей на монопольное владение «вечно живым» учением? Ей легче было иметь дело со своими откровенными противниками, чем конкурировать с кем-то на почве марксизма, ибо подобной конкуренции она не выдерживала в любом случае. Недаром с оппонентами из лагеря марксистов она расправлялась с особой яростью и беспощадностью, о чем свидетельствует участь «механицистов», «меньшевиствующих идеалистов» и прочих марксистских «ересей».

Зиновьев, Мамардашвили, Щедровицкий-старший, Грушин – все старшее поколение шестидесятников, вышедшее из стен МГУ, – обрели известность как авторы диссертаций, посвященных логике «Капитала». В то время были впервые опубликованы ранние «Философско-экономические рукописи» Маркса, от которых отталкивались те, кто попытался переосмыслить учение Маркса в духе гуманизма и деятельного активизма. Тогда появились такие имена, как Давыдов, Батищев и некоторые другие, чьи первые работы обратили на себя всеобщее внимание. Из марксизма выросла школа Библера с его идеей диалога культур и диалогики. Более молодое поколение философов-шестидесятников дало целую плеяду историков философии (Гайденко, Мотрошилова, Соловьев и многие другие), сделавших предметом своего анализа наиболее современные для того времени направления западной философии – неопозитивизм, феноменологию, экзистенциализм, структурализм. Не порывая открыто с марксизмом, они вводили в философский оборот новые идеи и понятия, постепенно меняя философский язык и стиль философского мышления. Тогда же возникла и попытка по-новому взглянуть на историю русской философии, освободив ее от идеологических штампов сталинских времен.

Именно усилиями шестидесятников была создана советская социология, а под влиянием переосмысленного ими Маркса сформировалось новое поколение логиков, гносеологов, философов науки, психологов, эстетиков, этиков, поднявших эти дисциплины на качественно новый уровень. Среди этиков могу назвать Олега Григорьевича Дробницкого – блестящего философа, которого в Англии, куда он не раз приезжал, до сих пор считают выдающимся специалистом в своей области. Его книга «Понятие морали» (на мой взгляд, лучшая в нашей этической литературе) была написана и защищена как докторская диссертация, когда ему не было еще сорока лет. В то время он был самым молодым доктором философских наук, но трагически погиб в авиакатастрофе. Тогда же в составе марксистской философии были сделаны и первые попытки создания теории культуры, давшие начало становлению российской культурологии.

Можно назвать и многое другое, что было сделано в то время этим поколением. Среди некоторых нынешних и еще сравнительно молодых философов принято говорить о шестидесятниках с некоторым пренебрежением и насмешкой, ставить им в вину то, что они так и остались в плену марксистских представлений о человеке и мире, не смогли прорваться к новым горизонтам. Подобная снисходительная интонация отсутствует в фильме (и в этом его главное достоинство), он даже порой излишне комплиментарен по отношению к своим героям, но все же не очень внятен по части того, в чем состоит их реальный вклад в отечественную философию и культуру. Ведь в большинстве своем они не были противниками советской власти, какими их или они сами себя часто изображают, вполне вписывались в советские академические структуры, преподавали в закрытых партийных институтах, печатались в партийных изданиях. По большей части они были советскими людьми, хотя высказывали порой крамольные мысли, подписывали письма в защиту преследуемых диссидентов, находили в Европе нечто важное и интересное для себя. Они знали иностранные языки и были, несомненно, философски образованными и одаренными людьми, что резко отличало их от идеологического начальства с его дремучим невежеством и косностью мышления. Но все это явно недостаточно для того, чтобы правильно понять и оценить их место и значение в нашей интеллектуальной истории.

На мой взгляд, главным результатом деятельности шестидесятников в области философии стало осознание ими полного разрыва существовавшей у нас реальности с теорией марксизма. Возможно, они не дали начало новому философскому направлению или школе, которые могли бы претендовать на мировое признание (а кто сегодня может претендовать на это?), но как никто в мире выявили псевдомарксистский характер построенного у нас социализма. Марксизм в их интерпретации стал своеобразной формой и способом критики и отрицания «реального социализма». А с какой еще позиции можно было в то время критиковать этот социализм? Правда, чтобы стать такой критикой и отрицанием, русский марксизм должен был освободиться от идеологических наслоений советского прошлого, вернуться к первоистокам, а в чем-то и пересмотреть ряд своих выводов и положений. Полное отрицание самого марксизма в период нахождения марксистов у власти было бы равносильно самоубийству, сделало бы невозможным само дело критики и, кстати, было бы отрицательно воспринято большей частью населения. Философы поколения шестидесятых годов сделали нечто более важное – превратили сам марксизм в орудие критики. В конечном счете, как я считаю, именно в этой среде вызрело то, что затем дало импульс перестроечным процессам. Они как бы идейно подготовили перестройку, во всяком случае, в том ее виде, в какой она была задумана ее творцом. Посмотрим, какая другая Россия взойдет на идеях тех, кто сегодня упражняется в критике шестидесятников.

Фильм Архангельского основной упор сделал на биографии своих героев, уделив меньше внимание их идеям. Для телевизионного сериала такой подход, видимо, неизбежен, ибо идею трудно превратить в картинку, а в своем словесном пересказе она трудна для зрительского восприятия. Но биография философа без его идей – мало что значащее и мало кому интересное событие. Хорошо, если телевизионное знакомство с философами вызовет у части зрителей желание познакомиться с их идеями, но у меня, хорошо знакомого с этими идеями, после просмотра фильма осталось чувство некоторой неудовлетворенности, вызванное, видимо, достаточно поверхностным изображением тех, кто в то время жил и мыслил, ища ответы на самые больные вопросы жизни.

«Русский журнал», 6 октября 2010 года