Шибаева М. М. Аксиологические мотивы в философском наследии В. М. Межуева // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. 2019. № 3 (89). С. 106–113. 10.24411/1997-0803-2019-10309.

Содержательную основу статьи составляет раскрытие и осмысление ценностного аспекта культурфилософской рефлексии Вадима Михайловича Межуева. В целях приобщения читателя к логике философских поисков ответа на открытые вопросы, связанные с феноменом культуры, автор статьи обращает особое внимание на специфику временных параметров начала и завершения его профессиональной деятельности – от «оттепели» до современности. В статье выявляются особенности ценностной позиции Межуева, согласно которой гносеологический аспект философии неотделим от аксиологического. Убеждённость во взаимообусловленности познавательного и ценностного в сфере философских исканий и обретений проходит «красной нитью» через всё его наследие. Причём в иерархии ценностей философа доминирует свобода: как идеал, как условие творчества и как критерий подлинного гуманизма.

Философия имеет дело с культурой не как
с системой знаков… а как с системой ценностей
или символов. Идея – это система ценностей,
имеющая более универсальное значение,
чем национальный интерес. Спор о ценностях –
самый непримиримый спор.

В. М. Межуев

Начало пути философского поиска истины (как сам В. М. Межуев определял призвание всей своей жизни) неотделимо от испытаний военных и первых послевоенных лет, смерти Сталина и решений ХХ съезда компартии в 1956 году. Драматизм тех десятилетий не мог не сказаться на самоопределении в сфере жизненных ориентиров и ценностных установок выпускника ремесленного училища и школы рабочей молодёжи, а затем МГУ и аспирантуры Института философии. Время становления В. М. Межуева как мыслителя совпало с той самой «оттепелью», благодаря которой стал не только возможным, но и неизбежным, говоря словами Ю. М. Лотмана, «взрыв» в сфере гуманитарного знания и отечественного искусства. В немалой степени «взрыв» этот питался упованиями на «социализм с человеческим лицом», на возможность совершенствования жизни советского общества на основе подлинного гуманизма.

Именно в эту пору происходит обращение молодых гуманитариев-шестидесятников к проблематике Универсума культуры. В их ряду имя В. М. Межуева – едва ли не первое как с точки зрения его обращения к философским проблемам культуры, так и в плане оценки того содержательного вклада, который он внёс в область гуманитарного знания.

Свобода как ценностный приоритет

Свобода как ценностный приоритет Отправным моментом своей многолетней деятельности на поприще философии сам В. М. Межуев считал постановку перед собой задачи «вписать проблематику культуры в исторический материализм» [3, с. 129]. А спустя несколько десятилетий в одном из интервью Межуев сделал следующее признание: «Сегодня же я претендую на разработку собственной концепции философии культуры» [3, с. 130]. Для такого суждения есть все основания: в его наследии культурфилософские воззрения представлены широко, своеобразно и убедительно.

Более чем очевидно, что, не отрицая значимости каждой из символических форм культуры, Межуев отдавал предпочтение философии. И не только в плане гносеологическом, но и аксиологическом. Ценность философии он усматривал в том, что она являет собой «язык и мысль свободного чело- века, хотя эта свобода по-разному даёт знать о себе на разных этапах европейской истории» [3, с. 64]. Отсюда и его тезис о том, что «в реализации права человека на свободную мысль и состоит культурная миссия философии [5, с. 9].

Аксиологическое звучание многих идей Межуева нельзя свести к утверждению значимости фундаментальных ценностей культуры. Справедливости ради стоит напомнить, что признание гуманистического потенциала фундаментальных ценностей культуры – одна из традиций философии. Верность данной традиции характерна для отечественных философов-шестидесятников. Одно из свидетельств исследовательского внимания к ценностному аспекту жизнедеятельности социума – труды современников Межуева – А. И. Арнольдова, Э. А. Баллера, Г. С. Батищева, О. Г. Дробницкого, Н. С. Злобина, Э. В. Ильенкова, М. С. Кагана, Э. С. Маркаряна, М. Б. Туровского. Спустя несколько лет аксиологические проблемы культуры получили глубо- кое осмысление у грузинских философов, и прежде всего в работах Н. З. Чавчавадзе.

Однако ценностные границы философского наследия Межуева демонстрируют такую особенность его рефлексии, как проецирование им понятия и идеи свободы на основные аспекты культурно-исторической динамики. Особенно – на реалии межцивилизационных отношений в современном мире. Отсюда такой интерес философа к идее универсальной цивилизации, под ко- торой он понимал «мировой общественный порядок, который объединяет живущих на Земле людей вокруг общих для всех (следовательно, универсальных) ценностей. К ним относятся разум, свобода, терпимость, справедливость, уважение человеческого достоинства» [2, с. 386]. Актуализация от- меченных ценностей предполагает, согласно Межуеву, понимание того, что «никто, ни один народ, не может быть ущемлён в своём праве на свободный доступ ко всем достижениям и благам мировой цивилизации и культуры, и только такой доступ делает людей и народы равными друг другу» [6].

Уже из данного высказывания видно, что, признавая бесспорную значимость фундаментальных ценностей культуры – Истины, Добра и Красоты, он тем не менее уделял особое внимание ценности свободы. Осмысление его книг, статей и высказываний подводит к пониманию того, что речь идёт не об апологии свободы в духе романтизма или мифопоэтической традиции, а о всесторонней аргументации её социокультурной значимости. Блестящее знание Межуевым специфики культурного контекста каждой исторической эпохи и присущего ей определённого идеала, с одной стороны, и чёткость мировоззренческой позиции – с другой, способствовали созданию собственной концепции свободы как ценности. Свободы как ценности-цели на пути к подлинному гуманизму и ценности-средства, способствующей реализации сущностных сил субъекта культурно-исторического процесса и творчества в его различных видах. Отсюда и утверждение того, что «свобода, как бы её ни трактовать, является основополагающей ценностью человеческой жизни и культуры» [3, с. 65]. Ценностная трактовка свободы включает также её признание как специфического индикатора социокультурных реалий с точки зрения идеи гуманизма. Поскольку же в онтологическом плане актуализация принципа свободы являет собой открытую проблему, «современное философское мышление носит не столько систематический, сколько критический характер, исповедуя в качестве абсолютной ценности только ценность свободы» [3, с. 64]. Особого внимания заслуживает, на мой взгляд, то, что ценностный аспект культурфилософской рефлексии Межуева обретает несколько измерений – от кумулятивного до темпорального. В его аксиологической оптике равноценными оказываются все грани феномена культурного многообразия и человеческого существования в системе «природа – социум – культура», но каждая из них в той или иной мере не может не соотноситься, по мысли Межуева, с ценностями свободы и гуманизма.

По сути, аксиологическая триада XVIII века – «свобода, равенство и братство» – воспринимались и переживались Межуевым во второй половине ХХ столетия и в последние годы «поворотов» как вектор культурно-исторического развития человечества. По его собственному признанию, он сохранил верность идеалам Нового времени, неотделимым от идеи гуманизма. Именно поэтому так часто в его работах мотив обоснования высочайшей ценности свободы соотносится с проблемами формирования самосознания, с модальностью индивидуального творчества и судьбой идеала гуманизма. Такая сопряжённость свободы, самосознания, творчества и гуманизма логически проецируется на культуру как на систему ценностей – интеллектуальных, нравственных, художественных. Аксиологический подход Межуева к сущности и назначению культуры включает и его рефлексию над причинно-следственными аспектами трансформации от эпохи к эпохе общественного идеала и его влияния на состояние свободы. Не случайно философ систематически обращался к культурному контексту Античности и последующих эпох, чтобы продемонстрировать следующую закономерность: «Степень достигнутой человеком свободы … разная на разных этапах истории, и определяет меру культуры, уровень её развития. Расцвет культуры — это расширение границ свободы, её кризис есть прямое следствие ограничения и сужения этих границ» [1, с. 452].

Культура как «пространство свободы и самовыражения»

Начиная с первых публикаций, культура рассматривалась Межуевым как Универсум, который интегрирует ценностный фонд социума, систему символических форм, различные способы духовно-практического освоения действительности и, что особенно важно, «мир человека».

Многогранный характер связи Универсума культуры с человеком как субъектом ценностных отношений и деятельности раз- личных видов также был объектом философского осмысления Межуева. Согласно ему, наряду с интеллектуальной и творческой гранями взаимосвязи культур и человека, большое значение имеет и темпоральный аспект. Тема жизненного времени и в его сопоставлении с вечностью всё чаще в последние годы включалась в пространство культурфилософской рефлексии Вадима Михайловича Межуева. Временной срез проблематики индивидуального бытия людей в мире культуры предстаёт в статьях и интервью философа как темпоральный фактор реализации личности в качестве свободно мыслящего субъекта познавательной и творческой деятельности. «В качестве индивидуальности, свободно владеющей всем богатством человеческой культуры, индивид обретает способность жить не только в отпущенном ему природой биологическом времени, – утверждал философ, – но и в историческом времени, вступать в общение со своими предками и потомками» [3, с. 176]. Симптоматично, что в качестве необходимого условия приобщения человека к вечности у Межуева выступает свобода, которая «нужна человеку для того, чтобы преодолеть временность, конечность своего земного бытия, избавиться от “плена времени”, сохранить себя в бесконечной перспективе временного потока» [3, с. 177]. В данном суждении выявляется ещё один смысловой нюанс ценностной позиции философа – экзистенциальный. Тексты Межуева отражают, по моему ощущению, такую компоненту опыта рефлексирования, как личностное переживание по поводу открытых проблем человеческого существования в реалиях глобализации. До конца жизни он не мог и не умел оставаться безразличным к состоянию актуальной культуры и качественным параметрам её связи с «миром человека», живущего в реалиях постмодерна.

Естественно, что, сопрягая друг с другом понятия «культура», «свобода», «временность» и «вечность» применительно к проблеме мира человеческой субъективности, Межуев не смог не обратиться к аксиологии творчества, сущность и значимость которого он не сводил исключительно к инновативно-созидательным функциям. В своей интерпретации творчества он максимально сближал его с идеей гуманизма и критерием свободы. Одно из подтверждений тому – тот факт, что в своих публичных лекциях, не говоря уже о научных текстах, Вадим Михайлович неустанно напоминал: «Гуманизм утверждал право человека быть ни на кого не похожей личностью … Индивидуально окрашенный тип деятельности и сегодня служит нам эталоном, образцом подлинно культурного творчества, синонимом самой культуры» [3, с. 81–82].

Именно поэтому он, не боясь прослыть консерватором и ретроградом, критиковал засилье квазикультурных явлений и тенденцию снижения качественных характеристик актуальной культуры. Его беспокоили признаки размывания ценностных ориентаций и оценочных критериев и потому, вслед за Д. С. Лихачевым, он стал проповедником идеи сохранения ценностно-смысловых оснований «классической культуры» и её защиты от «современных варваров». Будучи диалектиком, он не мог игнорировать противоречие между информационно-технологическим потенциалом приобщения людей к культурным ценностям, с одной стороны, и ростом спроса на эрзацы масскульта – с другой. Потому-то в последние годы в его публичных выступлениях систематически озвучивалось беспокойство по поводу снижения общего уровня культуры. Отсюда и этот постулат Межуева: поскольку «мир, безусловно, движим не только материальными, но и духовными целями — моральными, эстетическими, познавательными … философ обязан защищать право культуры на существование в мире современной цивилизации» [3, с. 140].

Из этого умозаключения видно, между прочим, что для него культура и цивилизация не тождественны, а являют собой различные феномены. В этом моменте обнаруживается «след» отечественных мыслителей, особенно религиозных, в их ценностном отношении к культурному и цивилизационному аспектам исторического развития общества. Однако, в отличие от своих предшественников, Межуев не противопоставляет культуру и цивилизацию друг другу. Используя приём метафоры, философ разводил оба феномена следующим образом: «Цивилизация — “тело” культуры, тогда как культура — “душа” цивилизации. Бездушное и бездуховное тело столь же безжизненно, как и бестелесная душа» [1, с. 450]. Данное утверждение демонстрирует такую черту философа Вадима Михайловича Межуева, как его установка на то, что «нельзя предавать культуру»: в его текстах понятия «духовное производство», «духовное богатство», «душа». Данные понятия – это не «фигуры речи», а несут содержательную нагрузку: с их помощью уточняется вопрос о водоразделе между цивилизацией и культурой по критерию мировоззренческих исканий и творческих достижений. С этой точки зрения уместно обратиться к следующему суждению Межуева: «Русская культура и стала душой России, определив её неповторимый облик, ни на кого не похожее лицо. Не отличаясь, на наш взгляд, особым цивилизационным талантом, русский национальный гений с наибольшей силой, яркостью и оригинальностью обнаружил себя именно в культурном творчестве» [1, с. 450]. Нагляднее всего оценочные суждения по поводу отличительных черт культуры и цивилизации представлены в размышлениях Межуева о русской идее в ракурсе вопроса о свободе как нравственном принципе и ценности человеческого существования.

«Русская идея» в свете аксиологии

Трактуя русскую идею как «цивилизационный выбор России», Межуев подчёркивал наличие в ней мотива свободы в качестве ценностно-смысловой компоненты. В своих размышлениях об истоках и смысловой ёмкости «русской идеи» он пришел к выводу о том, что «заключённый в ней этический идеал универсальной цивилизации может служить критерием оценки любой цивилизации на предмет её исторической развитости и культурной зрелости» [1, с. 496.]. В очень многих статьях и высказываниях философ убедительно опровергал предвзятые суждения о том, что в иерархии ценностных приоритетов российского общества свободе отводится второстепенное место в силу традиционного консерватизма. В противовес такой оценке Межуев подчёркивал, что большинство деятелей русской культуры, особенно философы и писатели, были на деле субъектами вольнодумства и свободомыслия. Так, в интервью «Русскому журналу» в 2008 году он поделился следующими соображениями: «Мы превращаем Достоевского, Толстого в каких-то охранителей, консерваторов. Никогда в жизни они ими не были. Это были люди, которые, живя в России и желая ей добра, хотели сделать русского человека свободным, просвещённым и развитым. Почему свобода – это нерусская ценность?» [4]. Через оптику ценностного отношения отечественных мыслителей к свободе рассмотрена философом и полемика славянофилов и западников. С точки зрения Межуева, «свобода для славянофилов — не меньшая ценность, чем для западников, хотя в истории русской мысли они были первыми, кто сказал, что лежащие в основе европейской цивилизации принципы “отвлечённого разума” недостаточны, даже непригодны для достижения подлинной свободы» [3, с. 471–472].

Примечательно, что при анализе ценностно-смысловых оснований русской идеи Межуев использовал понятия и свободы, и идеала. По утверждению философа, «заключённый в русской идее (а значит, и в культуре) общественный идеал воспроизводил не гражданские структуры античной демократии, а изначальные формы христианской “духовной общины”, связующей всех узами братства и взаимной любви» [1, с. 41]. Важно и то, что, по мнению Межуева, суть русской идеи соотносится с идеалом как ценностью-целью, аксиологическим вектором совершенствования общественной и культурной жизни. При этом особый акцент он ставит на том, что «в отличие от рационально-правового формализма западной идеи, русская идея — духовно спасающая и нравственно возвышающая. Она отстаивает верховенство сердца над отвлечённым рассудком, правды над истиной, сострадания над справедливостью, соборности над гражданским обществом, духовного подвижничества над прагматикой частной жизни. Её противником является утилитаристская мораль с её принципом частной пользы, индивидуальный и национальный эгоизм, приносящий в жертву своим интересам интересы других» [1, с. 40]. Страстность поиска «русской идеи» многими поколениями Межуев объяснял не только объективными причинами, но и субъективным фактором – ментальностью. «Сама склонность русского человека к “идейным мечтаниям”, – отмечал он, – выдает важную черту русского культурного типа — постоянный поиск окончательной, универсальной и всё объясняющей истины, жажду обретения абсолюта» [2, с. 341]. Прагматизм же западного человека обусловливает иную иерархию ценностей, воплощаемую в культуре.

Отсюда, вероятно, и обострённый интерес философа к проблеме понимания «не своей» культуры. Вслед за М. М. Бахтиным и В. С. Библером он придавал большое значение диалогу как ценности особого рода. С точки зрения Межуева, «наличие универсальных ценностей вовсе не означает согласия людей по всем вопросам жизни, не гарантирует преодоления ими любых разногласий, оно лишь позволяет им вступать между собой в отношения не только силового, но и интеллектуального противоборства — пусть в форме острых споров, дискуссий, взаимной полемики» [2, с. 387].

Правомерность аксиологического подхода к диалогу в ситуации культурного плюрализма была всесторонне и убедительно обоснована философом. Так, ряд концептуальных положений о диалоге был раскрыт в фундаментальной работе «Идея культуры. Очерки по философии культуры». Сопрягая модальность диалога как ценности-средства для взаимопонимания инонациональных культур, он подчёркивал необходимость понимания следующих, принципиальных для него моментов. Во-первых, «цивилизации, не достигшие ступени индивидуальной свободы, к диалогу неспособны» [2, с. 385]; во-вторых, «целью диалога является не устранение многообразия вер и культур, а осуществление каждым своего права на свободное самоопределение, на свободный выбор того, что он считает для себя в культуре важным и нужным» [2]; в-третьих, «в диалоге подвижными становятся границы не между культурами, а между людьми, которые обретают право свободно перемещаться из одного культурного пространства в другое» [2, с. 387]. Именно потому в работах Межуева культурное пространство также было сопряжено с аксиологическим «полем проблем», включающим вопросы сохранения и актуализации ценностей свободы, гуманизма и творчества.

* * *

Вклад самого Межуева в становление и развитие отечественной философии культуры в целом и её аксиологического пласта в частности вряд ли возможно переоценить. Всё им написанное, как и стиль отстаивания своей ценностной позиции в дискуссиях различного типа, отражает не только мощный потенциал мыслителя, но и его нравственного «кредо». Суть данного «кредо» заключается в том, что «философия, оправдывающая несвободу в любой её форме, приравнивающая её к культуре, сама утрачивает свою автономию и независимость суждения» [5, с. 13]. Сам Вадим Михайлович даже в пору доминирования идеологического «отслеживания» советской философии оставался верен идее взаимообусловленности в жизнедеятельности общества гуманистических ценностей, философии как самосознания культуры и творчества.

Представляется, что аксиологическая компонента наследия Вадима Михайловича Межуева в немалой степени связана не только с его индивидуальным опытом постижения проблем культурфилософского характера, но с теми субъективными переживаниями, которые способствовали «выходу» и на самого себя, и на собственную концепцию культуры. Его биография, разносторонняя одарённость и призвание мыслителя, который до конца своих дней сохранил «дух подлинно духовного аристократизма, заключённый в гуманизме» [2, с. 72], являют бесспорную ценность.

Ценным остаётся его умозаключение о том, что «природа творчества, предполагающая свободу индивидуального самовыражения, сохранение связи с традициями своего народа, остаётся неизменной и в процессе глобализации» [2, с. 368]. Весь жизненный путь В. М. Межуева и бесспорная плодотворность его опыта культурфилософской рефлексии – образец верности своим принципам. Тем самым он ещё раз подтверждает своей Личностью и профессиональной деятельностью в течение нескольких, очень сложных десятилетий жизни страны, что «самостоянье человека – залог величия его».

Примечания

  1. Куда ведёт кризис культуры? : опыт междисциплинарных диалогов / Фонд «Либеральная миссия» ; под общ. ред. И. М. Клямкина. Москва : Новое издательство, 2011. 537 с. : ил., табл.
  2. Межуев В. М. Идея культуры. Очерки по философии культуры. Москва : Прогресс-Традиция, 2006.
    408 с.
  3. Межуев В. М. История, цивилизация, культура: опыт философского истолкования. СанктПетербург : СПбГУП, 2011. 440 с.
  4. Межуев В. М. Мы — антимодернисты. О философии // Русский журнал. 2008. 19 декабря.
  5. Межуев В. М. Философия культуры в системе современного знания о культуре // Проблемы философии культуры / Российская академия наук, Институт философии ; отв. ред. С. А. Никольский. Москва : ИФ РАН, 2012. С. 3–16.
  6. Межуев В. М. Ценности современности в контексте модернизации и глобализации [Электронный
    ресурс] // Знание. Понимание. Умение : информационный гуманитарный портал : [веб-сайт]. Электрон. дан. 2009. № 1. URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2009/1/Mezhuev/

Автор: Шибаева Михалина Михайловна – доктор философских наук, профессор кафедры культурологии факультета государственной культурной политики Московского государственного института культуры.